Когда розетки были большими

Когда мне было не очень много лет, грозы были очень сильными, а сетевых фильтров в домах не было. На время грозы полагалось выключить все электроприборы из розеток, чтобы они не сгорели. А розетки заткнуть специальными такими пластиковыми пробочками от детей. Это чтобы шаровая молния не пробралась в квартиру. Если гроза начиналась днем, вся семья собиралась у окна веранды. Папа считал пузыри на лужах - если их много и они большие, дождь будет сильным, но не долгим. Мама искала взглядом шаровые молнии, запутавшиеся в ветвях деревьев. Брат ковырял в носу и вытирал козявки об мою одежду. А я обреченно ждала, что мы все умрем. Эти пузыри на лужах не внушали доверия. Они были слишком маленькие и появлялись редко. А это значило, что дождь будет лить, лить, лить... Вода доберется до бетонного крыльца, поднимется по ступенькам, просочится под дверь, пересчитает половицы веранды, поднимет ковер в комнате, намочит край покрывала на кровати, пропитает диван, плюшевого зайца и льва, набитого опилками. Так мы все и утонем - во сне, под равномерный шум дождя и запах мокрых опилок. И тут мама говорила:

- А пойдем играть в лото!

И мы шли в комнату, усаживались вокруг маленького трехногого столика с потрескавшейся полировкой и начинали играть. И мама играла, вместо того, чтобы наглаживать очередную безграничную гору постиранного белья. И папа играл, вместо того, чтобы колдовать над плитой. И даже брат играл, потому что вытирать козявки об карточки лото не менее интересно, чем об меня.

Когда нельзя было пользоваться розетками, никто не заставлял есть горячий суп, потому что электроплитку включать было опасно. Вы помните, из-за молнии. Вместо супа из холодильника доставалось молоко и его надо было срочно выпить, чтоб оно не скисло. Ломая руками буханку хлеба, мы с папой пили молоко из больших железных кружек. А мама и брат смотрели на нас, как на животных. Они предпочитали кефир и печенье.

В доме была тишина. Не работала кофемолка. Не работала стиральная машинка. Ничего не жарилось на плите. Молчал холодильник. Никто не бубнил про израильский милитаризм и гонку вооружений из телевизора. И в такой тишине никто не кричал. Ни друг другу. Ни друг на друга. Некого было перекрикивать. И нечего.

Если гроза продолжалась до ночи, то в сумерках зажигались свечи. И можно было не делать уроки, чтобы не портить при плохом освещении зрение. А на утро сказать учительнице А у нас вчера свет отключили!". Или мама могла написать записку в школу "Уважаемая Тамармихална! Котя не сделала уроки, потому что у нас перебои с электричеством". Вместо уроков мы собирали все свечки в одной комнате и читали что-нибудь вслух. Пока Спиногрыз не отваливался спать. После этого можно было еще сыграть партию-другую в дурака и уйти в детскую ровно тогда, когда родители начнут подозрительно блестеть глазами и смотреть только друг на друга, а не в карты.

Моя подушка лежала так, что мне всегда было видно небо в окне. На чистом небе мерцали отмытые звезды, отражаясь в мокрой асфальтовой дорожке. А в соседней комнате по-прежнему горели свечи. И никто не включал телевизор. А это значило, что всемирный потоп на сегодня отменяется.

Красный лифчик

На дворе трава. На траве столбы с перекладинами. Между них натянуты веревки. Чтобы сушить белье. Белья на веревках отродясь не висело, потому что во дворе - домА, а у домов балконы даже на первом этаже. Веревки во дворе есть - а смысла в них нет.

Сегодня веревки смысл обрели. В лице красного бюстгальтера.

Он гордо реял над травою, красной молнии подобный.

Поэтика одинокого красного лифчика в обрамлении свежести весенней зелени заостряла во мне ощущение глубины жизни и затупляла нормативность речи.

Глубина жизни измерялась чашкой Е. Вернее, двумя чашками Е.

А нормативность речи модулировалась количеством поролона с изнанки.

Поролон являл собой средство визуально изменить скромный четвертый размер внутри чашки Е на нескромный пятый снаружи.

Я постаралась уйти от бесплодных размышлений над вопросом  "НАХУЯ?!" не имеющим ответа.

Это вопрос о смысле жизни. Вернее, целых два вопроса. Один о смысле выдавать четвертый размер за пятый. А второй  - почему на этом лифчике не пришита бирка с фамилией хозяйки и адресом. Без бирки нет никакого смысла в этом красном бюстгальтере над зеленой травой. Кроме чисто поэтического.